Магические игровые и лирические компоненты свадьбы. Мифологические элементы в русской свадьбе. А также другие работы, которые могут Вас заинтересовать

Народные свадебные песни по своему содержанию разнообразны и представляют собой богатый материал для изучения. В них вся жизнь, все переживания и чаяния. Они то скорбные и грустные, то радостные и призывные. В наше время заметно стремление к возрождению народных свадебных традиций, а вместе с ними и свадебных песен. Церемонию народной свадьбы невозможно представить без лирической составляющей, образцы которой будут представлены в тексте данной статьи.

Свадебный фольклор формировался на протяжении столетий и представляет собой широкую картину идеологии народа и его уклада. Свадебная поэзия различна по тематике и отражает моменты свадебного ритуала.

Условно свадебную лирику можно разделить на обрядовую и не относящуюся к конкретным обрядам, выражающую отношение участников действа к церемонии.

Основные обряды традиционной русской свадьбы

Смысл магических обрядов заключался в защите от сверхъестественных сил или призыве к ним служить человеку.

В старые времена русская свадьба состояла из нескольких обрядов:

• магические;
• юридически-бытовые;
• ритуально-игровые.

Юридически-бытовые были призваны соблюсти экономические и юридические интересы сторон, оговорить брачный контракт. Ритуально-бытовые обряды удовлетворяли эстетические запросы, служили для .

Свадебный обряд в песнях

Обрядовые свадебные песни у русского народа очень лиричны

Свадьбе предшествовало сватовство, которое длилось несколько дней. Затем следовали приготовления к свадьбе, длившиеся около недели. Перед церемонией проводился девишник, на котором происходило символическое расплетание косы невесты. Пелись песни о прощании с волей, с молодостью, “Полетай-ка, моя молодость, во сыры бора да во темны леса!”. После девишника для невесты топилась баня, последняя в отцовском доме.

Обрядовые у русского народа были глубоко лиричны и походили на причитания.

Они носили глубоко эмоциональный отпечаток и посвящены были невесте и ее горькой доле в чужой семье.

Причет длился вплоть до отъезда к венцу и исполнялся единолично, носил интимный характер.

Русские народные свадебные песни как украшение торжества

Песенный репертуар не соотносящийся с обрядами был многообразен широк и ритмичен. Повествовалось о любви молодых, о праздничном настроении, о счастливой супружеской жизни. На первый план выступало веселое хоровое пение. Песня являлась своеобразным произведением искусства, лишенного импровизации. Исполнял ее коллектив, в котором каждому была отведена своя роль. Сюжет был логичен и закончен.

Глубокий символический смысл свадебных обычаев и традиций русского народа

Народные свадебные песни в наши дни

Богато, разнообразно и уникально, но практически забыто в наше время. На современной русской свадьбе уже не услышишь залихватских песен, обращенных к жениху и невесте и ко всем гостям.

В Закарпатье же и в наши дни на свадьбах исполняются народные свадебные песни.

Русское народное свадебное творчество богато, разнообразно и уникально

Народные свадебные песни Закарпатья

Обычаи Закарпатских свадеб живы и по сей день и представляют собой сказочное завораживающее действие. Местные жители одевают национальные костюмы, украшают дома и устраивают традиционные свадьбы. Ни одно торжество не обходится без народных свадебных песен, многие из которых переработаны и широко популярны.

Свадебный обряд сопровождал одно из самых значительных событий в личной жизни человека - создание им новой семьи. Он был бытовым обрядом, почти всегда включавшим церковное

венчанье, сопровождавшим переход женщины из ее родной семьи в семью мужа. В этом обряде отражено бесправное положение женщины и раскрывается строй патриархальной семьи. По своей форме свадебный обряд может быть назван бытовой драмой, действом, игрой, состоящей из нескольких эпизодов, проводимой в течение довольно длительного времени (от сватовства до самой свадьбы иногда проходило 2-3 месяца). Игровой характер свадебного обряда ощущался самим народом - это отразилось в терминологии; наряду со «справлять свадьбу» говорили: «играть свадьбу».

Свадьба - единое драматическое действо, состоящее из трех частей: предварительного сговора о свадьбе (сюда относятся «сватовство», «сговор», «пропой», «рукобитье» и т. п.), подготовка невесты к свадьбе (обычно «баня» и «девишник») и самой свадьбы (с подразделением ее на утро перед венчанием, поездку в церковь, церковное венчанье, возвращение из церкви и свадебный пир, большой и малый «княжий» или «красный» стол, «отводный» стол) г.

Начиналась свадьба обычно исподволь. Весной и летом, когда молодежь в праздничные дни водила хороводы, гуляла по улицам деревни или за околицей, завязывали свадьбу. В праздничный вечер на завалинках сидели досужие люди, смотрели на гуляющих, судили-рядили их, примечали, какие невесты есть на деревне. А когда парень «в возраст войдет», начинали ему подыскивать невесту.

Бывали и такие случаи, когда девушка сама сговорится с парнем, парень попросит родителей, чтобы послали сватов сватать невесту. Но гораздо чаще свадьбу устраивали родители. Свадьба имела хозяйственное значение. Нужно было в семью взять помощницу, получить рабочие руки. А если удавалось сына женить на богатой, то и хозяйство можно было поправить.

Началом свадебного обряда как такового следует считать сватовство. Родители невесты ждали сватов, прибирали избу.

Сваты должны были уметь вести разговор: сразу заговорить о свадьбе считалось неприличным. Ритуал сватовства требовал, чтобы сваха села на определенное место в избе (обычно под матицу - главную балку на потолке) и, начав разговоры о погоде, о работе, постепенно бы перешла к предложению отдать девушку замуж. Если родители считали жениха неподходящим для своей дочери, они вежливо отказывали сватам (говоря, что девка еще молода, или кладя в повозку сватов тыкву и т. п.). Если жених считался подходящим, разговор со сватами продолжался. При разговоре сватов девушка не должна была присутствовать.

Решив, что девушку можно выдать замуж за предлагаемого жениха, невесту звали в горницу. Войдя, невеста должна была встать к печке - в этом сохранялся отголосок веры в то, что за печкой находится покровитель семьи («хозяин», «домовой»).

Родители говорили дочери о сватовстве, называли жениха и иногда спрашивали, согласна ли она идти за этого парня замуж. Решение же выдать дочь замуж родители принимали, не считаясь с желанием невесты, а следуя своим соображениям и утвердившейся в быту формуле: «стерпится - слюбится».

Уже эта, начальная часть свадебного обряда обрисовывает бесправное положение женщины, которая зачастую не могла ждать радостей в семейной жизни. Естественно, что во многих местах сватовство завершалось плачем невесты - причитаниями, иногда принимавшими форму стихотворных импровизируемых диалогов просватанной девушки и ее ближайших родственников - сестры, матери и др. Записи сохранили, например, выразительный диалог замужней сестры и невесты, импровизировавшийся после ухода сватов. Невеста спрашивает у своей старшей сестры:

Ты скажи-тко, сестриця милая, Каково жить во цюжих людяф.

Замужняя сестра, отвечая невесте, рассказывает о тяжкой жизни в семье мужа:

Ты не жди-тко, сестрица милая, Ты от свекра-то буженьица, От свекрови-то да наряженьица. Оии крыкнут по-звериному, Зашипят-да ио-змеиному...

Сестра говорит о том, что нельзя идти жаловаться к соседям, потому что сочувствие соседей ложное, показное: они посочувствуют в глаза, а потом сами же посмеются, расскажут все свекру и свекрови, мул^у, золовкам, деверьям.

Лутше выйди ты, мила сестра, Ты во цистоё во полюшко, Припади ты да ко сырой земле, Ко горюцему ты ко камешку. Ты розмыть тоску, круцинюшку, Ты со матушкой сырой землей. Ведь ты знаешь, мила сестра, Што мать сыра земля не вынесет, Горюдь камешок не выскажет. Ты пойдёшь да ко щожим людям,

Ты утри да горюци слезы, Людям виду не показывай» .

Полная напряженного драматизма картина жизни русской женщины запечатлена этим старинным причетом.

Сватовство завязывало свадебный обряд. За ним следовали сговор и пропои, рукобитье. Эта группа обрядовых действ должна была обусловить самую возможность свадьбы. Мало было дать согласие на свадьбу, надо было посмотреть, как выглядят жених и невеста вместе (отсюда обычай ставить их рядом), дать им возможность поговорить друг с другом («познакомиться»), и - что гораздо важнее - договориться о приданом и о деньгах на свадьбу. Если родители и сваты об этом не сумеют договориться, свадьба может расстроиться. Во всех этих обрядах главную роль играли родители жениха и невесты, а татке сваты. Невеста и особенно жених мало проявляли себя в этих эпизодах свадебного действа.

Завершался этот цикл свадебных обрядов тем, что, договорившись о приданом, о времени свадьбы, невесту «пропивали», т. е. закрепляли договор о свадьбе тем, что на постоялом дворе, или в трактире, на селе или в базарный день в городе, пили водку и передавали невесту «из полы в полу» (пожимали друг другу руки, прихватив ими полы кафтанов - как делали это при продаже и покупке лошадей). Иногда пропои и рукобитье сопровождались причитаниями невесты, упрекавшей родителей за то, что они «ие собравшись с умом, с разумом» отдают ее чужим людям.

Вторая группа свадебных обрядов следовала за рукобитьем и завершалась днем, предшествующим свадьбе. Эта группа всецело посвящена невесте, ее подготовке к свадьбе. Невеста и ее родители готовили все, чего недоставало в приданом; невесте надо было подготовить также дары для участников свадьбы, особенно для родных жениха. Основными обрядами этой части свадьбы являлись «баня» и «девипшик», справлявшиеся накануне венчанья. В песнях, причитаниях, обрядовых действах, совершавшихся в бане и на девишнике, в наибольшей мере раскрывается тема трагической судьбы женщины в семье мужа. Выделение этой темы привело к контрастному противопоставлению девичьей воли женскому бесправию, а следовательно, и идеализации родительской семьи и подчеркиваемому угнетению женщины в семье мужа. Все это в центр обрядовой поэзии выдвигает образ невесты, с которым контрастируют образы ее подружек девушек, хранящих свою вольную волюшку.

В обряде «бани» невеста прощалась с покровителями родной семьи (см. поверья о «баннике») и вместе с подружками гадала о своей будущей доле (пробовали щелок, чтобы по вкусу его узнать, будет ли сладка жизнь, плескали на раскаленные камни водой, чтобы по шипенью узнать характер матери мужа и т. д.). Мытье невесты в бане перед дсвишником и свадьбой генетически связывается с обрядовым омовением - очищением от грехов перед решающими событиями жизни человека.

Выходя из бани, девушка обращалась к подружкам, приглашая их в дом на девишник - «на последнюю вечерииочку, на невестин на девишничек».

Темы прощанья с родным домом, расставания с девичеством - «вольной волюшкой», перехода в семью мужа, бесправия и страданий в патриархальной семье звучат в обрядовых действиях, песнях и причитаниях. Девичья вольная волюшка символизируется разными предметами, чаще всего это украшенное деревцо «елочка»; (ср. украшение дерева в троицкой обрядности) или девичья лента (так называемая «красная красота»).

«Елочка» обыгрывается песнями и действиями. Ее ставили на стол, перед ней садилась невеста, рядом с ней вставали девушки и запевали песшо:

На горе-то стоит елочка Под горой стоит светел очка...

Песни, певшиеся на девишнике, тематически связаны между собой, и это позволяет говорить о них как о частице единого целого, поэтического рассказа о жизни в своей и чужой семье, о прощанье девушки с родными. Иногда в пение несен вводились элементы изображения того, о чем пели. Так, частично инсценировалась песня «Раструбилась трубушка рано но заре, расплакалась Машенька (в песню вводилось имя невесты) но русой косе...», которую девушки нели невесте, сидящей перед елочкой. Песня говорит о «немилостивой свахоньке», пришедшей к невесте, рвущей ей волосы, причесывая по-бабьи («косыньку на двое плела»; девушки носили одну косу, женщины заплетали волосы в две косы и укладывали их на голове, пряча под платок или головной убор); иод пенье песни сваха расплетала косу невесты, заплетала ей две косы.

Во многих случаях пение песен девушками на девишнике сливалось с причитанием невесты. Слиянию (бывало даже так, что невеста импровизировала свой причет в то время, когда пелась песня) их содействовала общая тематика причитаний и свадебной обрядовой лирики. Причитания давали богатые возможности для выражения чувств и переживаний невесты, они содержали разнообразные детали, в которых раскрывались

типические обстоятельства жизни. Особенно выразительны причитания поэтически одаренных людей, учившихся импровизировать еще с детства. Творческая свобода в создании причитаний была очень велика. Переживания девушки, ее нервное, напряженное состояние усиливали эмоциональность причитания. С большой искренностью девушка рассказывала о том, что она чувствует, что переживает; нередко бывало так, что невеста, причитая, плакала настоящими слезами.

Причет, как и песня, давал канву для драматического изображения прощания с девичеством. Таково, например, причитание-прощание с «красной красотой». «Красная красота» - девичья лента - повязка на голове. Причесывая невесту на девишнике, «красоту» снимали и убирали. Невеста обращалась к «красной красоте» с вопросом «куда она подевалася».

«Как пошла моя красна красота Г1о избе она лисйцюшкой, По чисту пблю кунйщошкой, А по заиолю-то заютикой, А по лесу горностаюшком... Она села в лёхку лодоцьку, Она уехала за рицйньку. Не догнать да красиу красоту!»

Невеста ищет «красоту», просит вернуться «на буйную головушку». Подружки за «красоту» отвечают невесте, что она пе может вернуться - у невесты «ие умыто лицо белое», «не учесана головушка». Невесту умывают, причесывают, и тогда «красота» возвращается - ленту одевают на голову невесты, - но теперь она «не пристала на буйной головушке», девушка просватана, ей идти в чужие люди.

Подобные игровые моменты в различных вариациях встречались на девипшиках. Помимо того девипшик включал обряды, имевшие смысл откупа невесты у ее родных (в них участвовали брат невесты, сваха, иногда жених, в некоторых местах допускавшийся на девипшик, и др.).

Девипшиком собственно завершалась подготовительная часть свадебного обряда. На следующий за девипшиком день справляли свадьбу.

Наутро после дсвитиника, в день свадьбы, невеста снова причитала. Утром перед свадьбой она прощалась с отцом, с матерью, это нередко проходило также в импровизируемом причете. Если у невесты родители умерли (или один из них умер), невеста направлялась в сопровождении подружек на кладбище и там причитала на могиле.

После прощания невесту начинали одевать к венцу. С магическими целями на шею невесты надевали янтарь, в платье вкалывали булавки - подобными средствами стремились предохранить «от сглаза» и злой силы колдуна.

Когда невеста была одета, ее сажали за стол и ждали приезда дружки, который вместе со свахой руководил дальнейшей свадебной игрой.

Приезд дружки за невестой вводил в свадебный обряд специфический фольклорный материал - так называемые приговоры дружки, широко использующие метафорическую образность загадок. Требуя, чтобы ему отдали невесту, дружка в складных рифмованных приговорах рассказывал, что охотники расставили ловушки для ловли куницы, сети для ловли белорыбицы и т. д. Образы драгоценного пушного зверя, дорогой рыбы и подобные им были символами невесты. Диалог дружки и девушек, охраняющих невесту и не выпускающих ее, весь построен на иносказаниях. Девушки загадывали дружке загадки, требуя выкупа за невесту. Эти загадки дружка должен был разгадать и дать девушкам угощенье и деньги. Он должен был выкупить невесту также у брата ее. Выкупив невесту, дружка с различными магическими предосторожностями увозил невесту в церковь: в некоторых случаях при этом инсценировалась погоня за невестой и дружкой.

В день свадьбы часть обряда, предваряющая венчанье, в наибольшей мере содержала элементы магии и связана с суевериями. Обереги и магические действия, сохранившиеся в этой части, возможно, появились на месте языческих действ, сопровождавших заключение брака и проводившихся с целью обезопасить людей от враждебных им злых сил. В предшествующих частях свадьбы культовые элементы почти отсутствуют, так как и заключение договора о браке и прощание невесты с девичеством по существу имеют хозяйственно-экономический и социально-бытовой характер, весьма слабо связанный с религиозными поверьями.

В самый же день свадьбы совершались магические обряды двоякого рода. Одни из них имели назначение предохранить жениха и невесту от возможной беды (от сглаза, от вредного воздействия злых сил). Другие должны были обеспечить плодовитость, благополучие, богатство, сохранение любви и т. п. (гак называемые «побудительные» магические обряды).

Магические обряды и отражение суеверий в свадебной игре были закономерным выражением состояния культуры деревни (да и города) крепостнической России.

Суеверия и магические обряды в свадебной игре сочетались с церковным обрядом венчанья. Свадебный обряд в церкви являлся как бы церковной редакцией бытовых обычаев, дававших мужу безграничную власть над женой.

Из церкви свадебный поезд ехал с пением песен, с шумом и криком: впереди, стоя, ехала сваха, приплясывала на повозке, помахивая красным платочком. После приезда свадебного поезда к дому жениха начинался свадебный пир. Угощение, подававшееся в день венчания, называлось «большой княжой стол», на утро следующего дня - «малый княжой стол». Это название связывалось с тем, что ^новобрачных и в песнях, и в разговоре, и в приговорах дружки именовали князем и княгиней. Заканчивалась свадьба прощальным угощением - «отводным столом», или «отводинами».

После возвращения из церкви совершались обряды испытания терпеливости и уменья новобрачной работать (ее, например, заставляли разбирать запутанную пряжу, подметать пол, на который нарочно сорили, и т. д.). Невеста дарила подарки родным жениха и гостям, обносила вином; гости одаривали ее деньгами и т. д. Когда же начинали большой княжой стол, молодые должны были сидеть молча, мало есть и мало пить, тогда как все гости шумели, кричали, пили до полного опьянения.

Эта заключительная часть свадьбы содержала большое количество эротических обрядов, проведением которых обычно руководила сваха.

Свадебный пир сопровождался пением особого типа песен: величальных и корильных. Эти песни пели каждому гостю в отдельности, и, смотря по обстоятельствам, или славили их, или стыдили, изображая в смешном виде. Гости, которым пели такие песни, должны были одаривать певших девушек. Особую популярность среди величальных и корильных песен имели песни дружке и свахе; широко известны величанья молодым, их родителям, замужним гостям, вдове и другим участникам свадебного пира. Характерная черта величаний - гипербола счастья, богатства, благополучия, предрекаемых тому, кому поется песня; идеализация красоты, имущественного положения человека, первоначально имевшая магическое значение. В песнях воплотились представления крестьянства об идеальных условиях жизни, идеальной красоте и возможностях человека. Эти песни говорили о глубокой, настоящей любви жениха и невесты. Они звучали как обещание прекрасной, счастливой жизни, отражали мечту о счастливой семье. Песни говорили о том, что невеста пошла в дальнюю дорогу и слышит, как батюшка ее зовет; но невеста не откликается на этот зов, не откликается она и на зов матери, но когда ее позвал сердечный друг, молодой муж, она откликнулась и пришла к нему. В песне пели: «Не алая лента к сердцу льнет, Иванушка Марьюшку к сердцу жмет...».

Свадебный обряд - сложное действо, в разных частях которого на первый план выдвигаются разные участники. В начале свадьбы - это родители жениха и невесты и сваты; в средней и отчасти в последней части - невеста и ее подружки; в последней - дружка и сваха, руководившие проведением свадьбы. Что касается жениха, то роль его в свадебном обряде крайне незначительна. В его образе лишь воплощается представление о том, кто будет повинен в тяжкой женской судьбе; сам же по себе он не выполняет сколько-нибудь ответственных обрядов. Не о его переживаниях и судьбе рассказывает свадьба; главное лицо, вокруг которого развертываются действия всего обряда, - девушка-невеста.

ОСНОВНЫЕ ОБРАЗЫ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА

Группировка всех важнейших обрядов вокруг невесты и сосредоточение большинства свадебных песен и причитаний вокруг темы женской судьбы естественно привели к тому, что образ невесты стал главным образом свадебной поэзии. Это образ чистой молодой девушки, не ведавшей в родительском доме горя, насильно, против воли, отдаваемой в несогласную семыо мужа. Песня создает внешний облик невесты - идеальной красавицы - белолицей, румяной, с ясными очами, соболиными бровями, русой косой (см. в разделе «Лирические песни»). Аналогичен образ невесты по причитаниям - в них лишь подчеркиваются страдания девушки - «горюшицы горе-горькой», обреченной жить «во чужих людях». Свадебная песня, причет, приговоры дружки последовательно развивают образ героини народной свадьбы - невесты. Бывало красна девица с подружками гулять ходила, у матушки в холе жила, веселилась; как прощалась с красной красотой - вольной волюшкой в девичестве, - у невесты «подломились резвы ноженьки, опустились белы рученьки, потемнел свет во ясных очах, помутился ум в головушке»; а из церкви с венчанья вернулась девица молодою княгинею; а войдет девушка в чужу семыо - «красота спадет с лица белого», будет «до зари вставать на работушку», позже всех ложиться будет, безответно будет жить, «слова не вымолвит». Образ невесты, данный в развитии, обрисовывается на разных этапах жизненного пути. Оттенен ее образ и глубоко поэтичными символами, отождествляющими девушку, отдаваемую замуж, с белой лебедушкой, малой сизой пташицей, ласточкой, перелетной перепелочкой, белой березонькой, яб- лонькой, ломаемой калинкой, скашиваемой зеленой травушкой. Некоторые из этих символов не только изображают невесту, но и раскрывают ее судьбу (скашиваемая трава, лебедь, отбиваемая от стада и угоняемая соколами в чужу сторону, и т. д.).

Если в самом обряде роль жениха крайне незначительна, то в свадебной поэзии он обрисован довольно выразительно. Жених - добрый молодец, князь молодой, которому отдают девушку. Он - хозяин над женой. В отличие от образа невесты, образ жениха в свадебной поэзии рисуется статически. Как и невеста, он воплощает представления об идеальной красоте. Статный, кудрявый, белолицый с соколиными очами, он изображается сильным и смелым разорителем, погубителем девичьей красы, чуж-чуженином. В приговорах дружки (а иногда и в произведениях других жанров свадебной народной поэзии) жених - князь молодой, смелый охотник, умелый рыболов, собравший дружину добрых молодцев. Символы, изображающие жениха, подчеркивают все те же черты силы, физической крепости, смелости, ловкости, красоты. Наиболее популярные символы образа жениха - сокол (иногда изображается нападающим на лебедушку), орел, гордо плывущий по реке гоголь, белый горностащцка. В величальных песнях подчеркивается любовь и ласковость жениха: типичный символ этих песен - сизый голубь, воркующий со своей голубушкой.

Свадебные песни создают выразительные образы дружки и свахи. Образы дружки и свахи обрисованы в песнях и в причитаниях невесты. Сваха - немилостивая к невесте пособница жениха. Она уговаривает родителей отдать девушку в чужи люди; она приходит на девишник, причесывает по-бабьи невесту - «русу косыньку дерет, на две косы волосы плетет». Зато в корильных песнях она и рисуется сатирически: «вральей редкозубой», потерявшей стыд и совесть, лукавой обманщицей, въезжающей на курице на свадебный пир. Контрастный этому образ свахи дан в величальной песне, которая хвалит сваху за обходительность и знание свадебных дел. Такая контрастность обрисовки образа свахи связана со всем характером свадебной игры.

Контрастно обрисован и образ дружки. В величальных песнях и в произведениях других жанров свадебного фольклора он «хорошенький-пригоженький», ходит с «речами-приговорами», берет невесту «с уговорами»; он - один из верных спутников жениха в его охоте за белой лебедушкой, за куницей дорогой, в ловле белорыбицы в синем море. Ко- рильные же песни создают гротескный, сатирический образ дружки, сотворившего нехорошее дело - увезшего невесту к жениху: «Уж как друженька хорош - он на всех чертей похож!», «Как на друженьке чапан черт по месяцу таскал» и т. д.

Припев такой корильной песни: «Друженька хорошенький, друженька пригоженький!» - подчеркивает сатиричпость гротескного образа.

Образы других участников свадебной драмы (даже родителей невесты и особенно жениха) встречаются редко, эпизодично, не столько сами по себе, сколько в соотношении с невестой, оттеняют ее образ, говорят о ее судьбе в девичестве и в замужестве (ср. образы родителей в причитаниях). Такое выделение в свадебной поэзии образов невесты и жениха, как центральных, а вместе с ними образов свахи и дружки, как образов организаторов свадьбы, обусловлено самим содержанием обряда. Свадебная поэзия сосредоточивает внимание, главным образом, на имеющих большое общественное значение проблемах семейного быта. Эта проблематика остается неизменной во всех вариантах народной свадьбы, а они очень разнообразны. Иной раз даже в соседних селах и деревнях свадьбы справлялись различно. Большая вариативность свадебных обрядов крайне затрудняет выделение их областных типов - можно лишь схематично разделить свадьбу на северную и на южную. Но и северная и южная русские свадьбы сохраняют ту же проблематику свадебного обряда и лишь варьируют образы главных свадебных персонажей. Северную и южную свадьбы прежде всего различает характер их эмоциональной окрашенности. Свадьба северных областей более трагична: для нее типичны почти непрерывающиеся причеты невесты, иногда даже заслоняющие обрядовую песню. Элементы древней магии в северной свадьбе сохраняются отчетливее, и дружка в большей мере приобретает черты колдуна, ведуна, охраняющего невесту от сглаза, порчи и пр. В южных свадьбах дружка - организатор балагурно-скоморошьей игры. Северная свадьба - трагическое действо, в котором скоморошьи приговоры дружки и юмористические и сатирические песни нередко отступают на второй план. В южной свадьбе трагический элемент ослаблен; элемент шутки в приговорах дружки подчеркнут; чаще попадаются песни с темой счастливой любви и шуточные песни

Два основных типа русской свадьбы могут рассматриваться как разные редакции единой по своей сущности народной драмы о женской доле.

ИСТОРИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ РУССКОГО СВАДЕБНОГО ОБРЯДА, ИЗВЕСТНОГО НО ЗАПИСЯМ XYIII-XIX ВВ.

Свадебный обряд прошел длительный путь развития. Редакция этого обряда, известная нам по записям XVIII-XIX вв., не соответствует древним летописным свидетельствам. «Повесть

временных лет», рассказывая о славянских племенах, говорила, что у древлян браков не было, а девушек умыкали у воды. Обычай умыканья существовал и у других племен. Так, радимичи и вятичи устраивали игрища между селами и во время их умыкали себе жен С созданием могущественного Киевского государства, с введением христианства свадебная обрядность па Руси приобрела другие формы. В обряд вошло церковное венчанье, существенно изменились бытовые обряды, предшествующие венчанью и следующие после него. Те же летописи, упоминая о княжеских свадьбах, отмечают, что они сопровождались пирами и включали разные обрядовые действия. Но вряд ли свадебная обрядность, существовавшая в русском быту до укрепления Московского государства, была тождественна свадьбе, известной в записях XVIII-XIX вв. Основной бытовой темой известной нам свадьбы является тема перехода бесправной женщины из семьи родителей в патриархальную семыо мужа, - в ней она должна молчаливо и безропотно всем подчиняться, всем угождать (эта тема раскрывается особенно ясно свадебными причитаниями, отчасти песнями). Древняя русская литература и письменность в согласии с народным эпосом домосковской Руси, упоминая о свадебных обрядах, не выявляют бесправия женщины, насильно отдаваемой в чужую семью. В рассказах о начале Русского государства и о современных событиях летописи XI-XIV вв. рисовали образы девушек и женщин, самостоятельно выбиравших себе мужа. Всем памятен образ княгини Ольги, «переклюкавшей» (перехитрившей) византийского императора и не вышедшей за него замуж; памятен образ гордой Рогнеды - Гориславы, не желавшей выходить замуж за неродовитого князя Владимира и отданной за него как пленница, взятая в воинском походе; памятен образ княгини Ирины - жены Ярослава Мудрого; образ княгини Ефросиньи, бросившейся с превысо- кого терема с сыном на руках и разбившейся насмерть, - она. не хотела пережить мужа, убитого Батыем, не хотела быть пленницей. Многие образы русского эпоса вполне отвечают образам женщин, "о которых рассказывает литература и письменность XI-XV вв. Былины рисуют образ Настасьи^ поляницы (богатырки), которая находит себе мужа в единобор- стве; образ племянницы князя Владимира - Забавы Путя- тичны, приходящей в терем к Соловью Будимировичу и предлагающей себя ему в жены; образ Настасьи Митриевичны, не желающей выходить за Ивана Годиновича и отказаться от своего первого жениха.

Сопоставление образа невесты из свадебного обряда с образами девушек и женщин, запечатленных в древних летописях, повестях, былинах, обнаруживает их глубокое различие. Такие разные образы могли возникнуть только в разных условиях жизни. Действительно, условия жизни в ходе истории существенно изменились. Постепенно развивался и укреплялся строй патриархальной семьи, в которой утверждалась безусловная отцовская власть - власть главы семьи. В такой патриархальной семье создавалась обязательная иерархия ее членов. Семью возглавлял отец; за ним шла мать; затем сыновья, дочери, невестки (жены сыновей), внуки, внучки, жены внуков, правнуки. Это была так называемая большая отцовская семья, и в ней положение женщины - жены сына, или внука, или правнука - было крайне тяжелым. Почти никаких прав она не имела.

Тяжесть положения женщины усугублялась еще тем, что церковь утверждала в сознании людей мысль об исконной греховности женщин. «Баба - сосуд дьявольский», - утверждали церковники.

Правовое положение женщины, не находящей нигде защиты, и отношение к ней, как к греховному существу, от которого исходит все зло, постепенно укреплялось в общественном и семейном быту. Неписаные законы общественного и семейного поведения, унижавшие и закрепощавшие женщину, видимо, складывались довольно продолжительное время, вытесняя прежние обычаи и законы семьи, отраженные древней письменностью и устным эпосом. К XVI в. ясно определились новые правила семейного обихода. И когда в середине XVI столетия были пересмотрены и приведены в порядок летописи, житийная литература, составлены правила, обязательные для всех, были закреплены и отношения и обязанности членов семьи. Наряду с Макарьевскими четьями-минеями, давшими свод житий, и сводами летописей, были созданы такие книги, как «Стоглав», дававший ответы на вопросы о правилах общественной жизни, о религии, обрядах и т. д., «Азбуковник» и, наконец, «Домострой», узаконивший новые для того времени формы житейского обихода. «Домострой» в числе прочего формулировал, каким должно быть поведение женщины, как надлежит относиться к ней, какой может быть ее идеальный с точки зрения этого времени образ. Впоследствии - и очень скоро - литература создала образ кроткой терпеливицы, ведущей домашнее хозяйство, Юлиании Лазаревской; к нему близки некоторые другие образы женщин литературы того же периода

Образ невесты народной свадьбы не может быть сближен с образами Юлиании и подобных ей. Но он с ними связан самой постановкой вопроса о жизни и положении женщины в условиях домостроевских правил домашнего обихода и общественных отношений. Русская свадьба, как комплексный обряд, отразивший семейно-бытовые условия определенной исторической эпохи, сложилась в Московской Руси и удержала даже в XVIII и XIX вв. важнейшие особенности обрядности того времени. В свадебном обряде можно обнаружить пережитки умыкания, купли-продажи и других форм (а в ряде случаев элементов) древних брачных обрядов.

Известно, что моногамному браку, характеризующему семейный строй русских, исторически предшествовали парный брак, а еще ранее - групповой. Хотя эти формы брака исчезли еще в далекой древности, пережитки их сохранились в отдельных обрядовых действиях. Можно считать, что с ними генетически связаны встречавшиеся в некоторых местах обряды, заставлявшие жениха и его «дружину» накануне свадьбы ночевать в доме невесты совместно с ней и ее подружками, в день свадьбы, перед тем как молодых увести спать, ложиться на их постель поезжанам жениха, во время свадебного пира или до него всех мужчин целовать невесту, закрытую платком, и т. д.

Пережитки умыкания невесты сохраняются в обычае ездить «наперегонки» возку жениха и невесты (когда жених и невеста едут в церковь) и в инсценировке погони за дружкой, увозящим невесту (такая погоня иногда сочеталась с дракой на кулачках между дружиной жениха и родней невесты).

Самый приезд дружки за невестой, когда перед ним запирали ворота в доме невесты, не пускали его в дом, прятали от него невесту, можно также истолковать как символические действия, некогда порожденные обрядом умыканья.

Встречавшийся в древности обряд купли-продажи невесты не только сохранился в пережитках, но с развитием торговых сделок получил в некоторых свадебных обычаях развитие и новое истолкование. Так «купля-продажа» невесты становится одним из основных элементов обрядов, предваряющих собственно свадьбу (сговор, рукобитье, пропои). И на самой свадьбе обряды выкупа невесты у девушек, у брата, одаривания во время свадебного пира могут быть генетически также связаны с древними формами брачного обряда.

С пережиточными элементами свадьбы связаны некоторые образы народной поэзии. В песнях и особенно в причетах и приговорах дружки нередко встречаются образы нападающей дружины жениха, увозящей девушку; таковы же образы охотников, высматривающих дичь или зверя. Образ торга, во время которого купцы-сваты покупают девушку, - также популярный образ свадебной поэзии. Порождены древними формами брака и некоторые другие образы и символы песен, причитаний, приговоров. Все эти образы, сохраненные фольклором благодаря исчезновению древних брачных обычаев, потеряли первоначальный прямой смысл повествования о действительном умыкании или о действительном торге невесты и получили значение художественного, в какой-то мере иносказательного изображения заключения брачного союза семьями жениха и невесты.

Свадебный обряд и обрядовая поэзия, как целостный комплекс древнейших форм брачного обряда, развивались и варьировались в городах и селах России XVIII-XIX вв. Этот обряд давал бесправной женщине возможность рассказать о своей судьбе, о своих чувствах и переживаниях, раскрыть большие душевные силы и богатую поэтическую одаренность.

Свадебные песни были неотьемлемой частью обрядов и выполняли те же функции: магическую, юридическую, эстетическую. Свадебный обряд, где не спели бы традиционных песен, не мог считаться состоявшимся, как и обряд без коллективного гуляния.

Собственно свадебные - величальные, корильные, обрядовые лирические и плачи-причитания - песни магического происхождения, напевы которых содержат древние слогоритмические формулы. В каждой традиции есть свои типовые напевы, имеющие варианты в разных сёлах, но всегда узнаваемые; и эта устойчивость объясняется их сакральным значением.

Позднее к разным моментам свадебного обряда приурочивались песни и других жанров. На свадебном пиру в доме жениха уместны плясовые и шуточные песни; на предсвадебных вечёрках бытовали вечёрочные припевки, многие из которых в свою очередь являются трансформацией свадебных песен ("Хватит вам, ребята", "Не по бережку добрый конь идёт" и др.). В Сибири при отъезде к венцу часто исполнялись лирические протяжные песни ("Во чистым-то поле"), романсы ("Тёмный лес, крутые горы") и рекрутские прощальные песни ("Ты прощай, моя сторонка") На пропое юридическую функцию в с. Любимовка Муромцевского района выполняла хороводная "Как по зорьке, по заре", а в с. Большекулачье Омского района - романс "Скажи, скажи, фартовая".

Часто исполняясь на один напев, величальные, корильные и лирические обрядовые песни несли разную смысловую нагрузку. В отличие от преимущественно монологических необрядовых лирических песен, свадебные лирические, как правило, включали прямую речь, описывали или комментировали обрядовые ситуации девичника и бранья.

Служа фоном для причитаний во время прощальных обрядов девичника, многие напевы содержали черты самих причетов, настраивая невесту и всё окружение на горестный лад. Но более поражает драматизмом северорусский контраст плача невесты на фоне весёлой хороводной песни подруг, передающий идею постепенного отчуждения девушки от её роду-племени, подруг и девических развлечений.

Величальные и корильные песни исполнялись за вознаграждение, что говорит об их древнем магическом происхождении. Величальные восхваляли свадебных персонажей, именовали их по имени-отчеству, каждому гостю пелась особая песня. В песнях для жениха и невесты обязательно присутствовали свадебные символы, выражающие единство молодых: лебеди, селезень и утица, виноградные ветви, соболь с куницей, два яблочка, яхонт и жемчужинка и т.д.

Действия-символы, отражающие просватанье, "потерю девьей красоты": разбить чарку, пролить вино; сломать, срубить берёзку, яблоньку; конь молодца вытоптал сад, ворвался в огород; молодец растрепал, расчесал косу девушке; рассыпать жемчуг... Собственно символы женитьбы: причесать кудри молодцу; перевести девушку через речку по мосту, жёрдочке; молодым пить из одной чашки; разувание молодого мужа; одаривание подарками и т.д.

Корильные - свадебные "дразнилки", "окликание на дары". Возможно, что в древности их пели только жениховой родне и только на территории двора невесты как чужакам, тогда как величальные - в доме жениха, на пиру, чтобы умилостивить духов его рода принять девушку под покровительство. Позднее и те, и другие группы песен звучали в течение всей свадьбы, причём "корили" только тех гостей, кто плохо угощал "песельниц". "Корильные" тексты могли пародировать фрагменты величальных песен:

Сказали: друженька богатый,

Он с гривны на гривну ступает,

Рублём ворота запирает!

Да что ж его за богатство?

Он с щепки на щепку ступает,

Колом ворота запирает!

Музыкальный язык свадебных обрядов несамостоятелен, он отражает разнообразие локальных стилей, так как испытывает влияние главенствующих жанров в жанровых системах разных традиций. В северно-русской свадьбе-драме, долго сохраняющей архаические черты, до венца преобладает причет, после - хороводный стиль. (песни с припевами "лю-ли, лю-ли"), величания повторяют колядки-виноградия. Большая часть песен южнорусской свадьбы-праздника - плясового характера, а излюбленный жанр - шутливые корилки. Музыкальную основу западно-русской свадьбы составляют формульные напевы заклинательного характера, сходные с календарными, что указывает на древность обрядов (свадьба включалась в языческий весенний календарь, как и хороводы).

Народная лирика отражает разные стороны действительности. Объект отражения во многом определяет ее специфику. Еще В. Г. Белинский писал: «Эпическая поэзия употребляет образы и картины для выражения образов и картин, в природе находящихся; лирическая поэзия употребляет образы и картины для выражения безобразного и бесформенного чувства, составляющего внутреннюю сущность человеческой природы». Народная лирическая песня, рисуя те или иные события, явления, обстоятельства повседневной жизни, передавала также чувства, настроения людей. Можно сказать, что предметом изображения в народной лирической песне является именно чувство: грустное или веселое, трагическое или смешное. В этом отношении свадебные лирические песни мало чем отличаются от несвадебной лирической поэзии: и их главное назначение в обряде — выразить вполне определенное чувство его участников. Но в связи с такой характеристикой деле-направленности лирических свадебных *песен возникает несколько вопросов, ответы на которые могут прояснить их поэтическую и обрядовую сущность.
Существует мнение, что свадебные лирические песни необходимы были в обряде главным образом для того, чтобы комментировать его. Это довольно распространенное мнение, но оно в последнее время оспаривается, и вполне обоснованно. Видеть главное назначение свадебных лирических песен только в комментировании обряда — значит принижать их истинный смысл в обряде, отводить им лишь служебную роль. Кроме того, сторонники такого суждения о доминирующей функции лирических свадебных песен никак не объясняют, в чем же собственно смысл этого комментирования. Нельзя не согласиться с теми исследователями, которые увидели в свадебных лирических песнях мир чувств, переживаний участников свадьбы, что, естественно, вовсе не исключает изображения в них и свадебных обрядов.

Мысль о том, что свадебные песни комментировали свадебный обряд, породила два неверных представления об их взаимосвязях: во-первых, считается, что свадебные песни имеют строго определенное место в обряде («прикреплены» к нему), во-вторых, обязательно изображают обрядовые действия.
Как показали работы И. Е. Карпухина и В. И. Жекулиной, свадебные лирические песни могли не иметь в обряде твердо закрепленного места. Проанализировав многочисленные варианты свадебной лирической песни «Из-за гор-то, гор высоких», В. И. Жекулина пришла, например, к такому заключению: «.песня оказалась очень подвижной и могла исполняться даже во время веселого свадебного пира, хотя по своему содержанию, и эмоциональному грустному звучанию явно относится к самому драматическому моменту свадебного обряда — расставанию девушки с родительским домом и отправлению к венцу. Записи прошлого века и наших дней указывают на ее исполнение и во время девичника, и при отправлении к венцу, и в доме молодого мужа во время свадебного пира».
Почему же, спрашивается, возможно исполнение одной и той же песни на разных свадьбах в различные моменты обряда? Прежде всего потому, вероятно, что в основе этой песни нет изображения конкретного обрядового действия, а воспроизводится лишь символическая ситуация перехода лебедушки из стада лебедей в стадо гусей (под лебедушкой подразумевается невеста, переходящая из-за своего замужества в другую половозрастную группу).
Обобщая свои наблюдения над закрепленностью свадебных лирических песен в обряде, в другой своей работе В. И. Жекулина пишет: «Одна и та же песня, о чем свидетельствуют и дореволюционные, и современные записи, могла свободно прикрепляться к различным обрядовым моментам, близким по эмоционально-психологическому настрою». С этим утверждением исследователя полностью можно согласиться, хотя объяснение данного явления в свадебном фольклоре В. И. Жекулиной вряд ли можно принять. По ее мнению, «когда-то каждому свадебному обрядовому моменту соответствовали свои свадебные песни, о чем говорит их содержание. Но былая строгая приуроченность свадебных песен с течением времени, главным образом в результате разрушения канонического свадебного обряда, нарушилась». Как нам представляется, самая художественная природа лирических свадебных песен предполагает нетвердую, относительную закрепленность свадебных лирических песен в обряде.
Однако, развивая мысль о том, что свадебные лирические песни не комментировали обряд, а в зависимости от этого и не были навсегда привязаны к определенным его моментам, нельзя не видеть все-таки и границ этой незакрепленности. Без сомнения, свадебные лирические песни обрядовые по своему назначению, но эта обрядовость выражается не в их соотношении с обрядами, а в выражении ими вполне определенного обрядового чувства, настроения. Песни, таким образом, воспроизводя обряды, могли создавать необходимый обрядово-эмоциональный колорит свадьбы. Исследователи давно уже обратили внимание на наличие в обрядах ритуального смеха или плача2, но, по-видимому, вполне уместно было бы поставить вопрос и об обрядовой необходимости изображения других чувств человека в свадьбе. Если иметь в виду лирические свадебные песни, то речь должна идти прежде всего о чувствах, благодаря которым можно оценить отношение участников свадьбы к происходящим на ней событиям.
Свадебные лирические песни, конечно, были обращены к совершаемым обрядам, но исполнители стремились выразить в песнях прежде всего свое отношение к ним. Именно этим, очевидно, объясняется то, что свадебные лирические песни могут быть приурочены не только к этикетно-ритуальным обрядам, но и к магическим, и к юридическо-бытовым. Например, магический в своей основе обряд расплетания косы вызывал исполнение такой свадебной лирической песни:

Вострубили трубоньки раным-рано на заре,
Восплакала Наташенька по русой косе;
— Нынче тебя, косыньку, девоньки плели,
По утру ранешенько сваха расплетет:

Разделит косыньку па шесть долей,
Разложит косыньку вокруг головы,
Наденет на косыньку кривой волосник,
На крив волосник — шелкову фату,
На шелкову фату — красную кичу!
Так тебе, косынька, век вековать,
А мне с тобою, русою, горюшко мыкать!

Соотношение между обрядом и песней в данном случае ясное: обряд вызывает отрицательную реакцию со стороны невесты. Но песня может рассказывать и о положительном отношении к свадьбе. В одной из песен, например, повествуется о том, как жених привез после венчания в дом своих родителей невесту и спрашивает их:

Государь мой родный батюшка
Государыня родна матушка,
Хороша ли вам невестушка моя?

Без белильцев лицо белое,
Без румянцев щечки алые,
Без сурмил брови черные!

И они ему отвечают: «Тебе люба, а нам очень хороша!».

В связи с приведенными примерами сразу же возникает вопрос: почему свадебные лирические песни так противоречиво оценивают свадьбу? Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно прежде всего обратить внимание на то, в каких обрядовых ситуациях исполнялась каждая песня. Ю. М. Соколов писал: «Провести грань между подлинным чувством и чувством, заказанным обрядовой традицией, в свадебной игре бывает чрезвычайно трудно» 3. Действительно, всегда ли в песнях высказывалось то, что на самом деле чувствовала та или иная невеста? Нет, конечно. Ведь обряд требовал отдать дань уважения семье, в которой выросла «княгиня первобрачная», но в то же время песни не должны были оскорблять и чувств тех людей, чья семья после свадьбы становилась ей родной. Кроме того, песни, что очевидно, должны были эмоционально настроить невесту к такому серьезному изменению в ее жизни, каким был переход от беззаботного, вольного «девичья» житья к тяжелой и безрадостной «бабьей» жизни. Песни, таким образом, играли важную роль в формировании у новобрачной нового, положительного отношения к своей будущей жизни. Давно, например, было замечено, что ход свадьбы в эмоциональном плане был очень неровен:
веселье в обряде перемежалось с трагическим, шла своеобразная борьба между этими двумя эмоциональными оценками свадьбы, и в конце концов побеждало оптимистическое начало. Большую роль, если не первую, играли в этой борьбе свадебные лирические песни.
Именно необходимость выражения обрядового чувства и объясняет то, почему свадебные лирические песни не просто комментировали обряд, а, изображая ритуальные чувства участников свадьбы, могли быть эмоционально окрашены и трагически, и оптимистически.
По эмоциональному содержанию свадебные лирические песни подразделяются на две противоположные группы. В основу этого разграничения может быть положено два взаимоисключающих отношения к свадьбе как к явлению действительности: одно отношение к ней — отрицательное, другое — положительное. Свадебные события, изображенные в обеих группах песен, могут быть расположены в определенном порядке: они дают представление о взаимоотношениях молодых до свадьбы, во время свадьбы и после нее в определенной последовательности и оценке. Этот признак содержания свадебных лирических песен ясно указывает на их цикличность.
В первой группе песен (цикле) главным действующим лицом является невеста. Все события, связанные с ее судьбой, подаются через ее отношение к ним. Смысл, идейная направленность этих свадебных песен заключается в том, чтобы как можно ярче, глубже и эмоциональнее представить трагическую судьбу девушки — невесты.
Берегись, белая рыбица,

Хотят тебя рыболовнички поймать,
Во шелковые тенеты посадить,
На двенадцать штук тебя разрубить,
На двенадцати блюд тебя разложить! —

так угрожают рыболовнички белорыбице. Эта угроза — не что иное как будущее девушки, которая весело расплясалась в хороводе:

Хотят тебя сваты сватать
За такого-то за детину Ивана!

Как будто ничто не предвещало девушке такой судьбы, но вот уже поймал сокол лебедушку и не отпускает ее, а она молит его, чтобы отпустил, но сокол жесток:
Я тогда тебя пущу, когда крылья ощиплю, А сизые перышки в чистое поле пущу!
Для девушки же это значит:

Я тогда тебя пущу,
Когда в церковь свожу,
Златы венцы обдержу,
Я закон божий приму!

Перед нами начало трагедии девушки, которая могла до этого веселиться в хороводе, спокойно и беззаботно жить в тереме у батюшки и матушки. И события, если проследить их по всей группе свадебных песен, развиваются последовательно, со все возрастающей драматической напряженностью. Самая последняя песня, которая венчает эту группу свадебных лирических песен, рассказывает о просьбе девушки, теперь уже жены жестокого молодца-сокола, к матери:

— Выкупи меня, матушка, из неволи!
— Что будет дать, дитятко?
— Сто рублей.
— Негде взять, дитятко!

Заключительный аккорд — трагическая развязка того, началом чего было предостережение подружками ничего не подозревающей, весело пляшущей в хороводе девушки.
Такая же последовательность (циклизация) наблюдается и при анализе свадебных песен второй группы. Здесь также есть свое начало и свой конец, но героев уже два — жених и невеста, и оценка событий иная.
В первой группе свадебных песен девушка — безропотное, подвластное всем существо: она не может противостоять, например, жестокости внезапно появившегося перед ней молодца. Во второй группе — другая девушка: сокол-молодец летит через ее терем, роняет кольцо и просит ее поднять его, но она довольнее сурово отказывается это сделать, так как спешит в церковь высматривать женихов. Или в другой песне: молодец спрашивает у девушки дорогу в ее терем, а она ему с достоинством и вместе с тем. лукаво отвечает:
Ох, ты глупый, добрый молодец!
Уж какая в терем дороженька?
Дороженька в чисто поле —
Широкое, прераздольное!

Разумеется, такие отношения не могут развиваться как трагические: девушка с радостью встречает весть о том, что родители наградили ее женихом; она скучает по нему, просит девушек погромче петь, когда он приедет, чтобы ему было весело; она радостно встречает его, легко покидает свой родной дом, без всякой боязни идет в семью мужа, не боясь его родителей — «лютых» свекра и свекрови. Конец в этой группе песен также поэтому не является неожиданным — когда молодец, уже муж, спрашивает девицу, кто ей мил больше всех из роду, она отвечает:

— Мил мне, милешенек Иванушко в дому!
— Это-то, Машенька, правда твоя, Это-то, Машенька, истинная!

Разделение свадебных лирических песен на два цикла не есть какое-то условное деление: оно вполне закономерно (вытекает из анализа как их обрядовой сущности, так и поэтического содержания. До сих пор некоторые ученые характеризуют свадебную лирику только как трагическую, ссылаясь при этом на мнение А.С. Пушкина. «Шлюсь на русские песни, — писал поэт, — обыкновенное их содержание — или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный». А. С. Пушкин, конечно же, был прав, когда говорил подобным образом о народных песнях: в свадебной поэзии, как мы видели, выделяется целая группа песен, которые по своему эмоциональному содержанию ничем не отличаются от, например, похоронных причитаний. Приблизительно так же оценивал народную лирику и В. Г. Белинский, но он уже замечал, что, такое содержание у русских песен только отчасти («по большей части»). И критику принадлежат слова о том, что «любовь на Руси могла быть не только поэтическою, но даже грациозно-поэтическою». Это заключение он сделал, основываясь на анализе именно свадебной лирической песни «На горе стоит елочка» К Со времен же А. С. Пушкина и В. Г. Белинского материалы по русской народной песне в несколько десятков раз увеличились. Вот почему В. Я. Пропп и Н. П. Колпакова вправе утверждать, что русская песня грустна лишь отчасти. Например, «хороводные песни. имеют шуточный характер. В числе же нехороводных есть немалое количество жизнерадостных и веселых песен», — писал В. Я. Пропп. К ним, в чем можно было убедиться, следует отнести и второй цикл свадебных лирических песен.
Вопрос о происхождении лирических свадебных песен, положительно изображавших отношения между женихом и невестой, в последнее время вызвал дискуссию. Н. М. Элиаш эти песни считает в свадебном фольклоре древнейшими 3. Т. Ф. Пирожкова говорит об этих песнях как о позднейшем новообразовании. Ни та, ни другая точка зрения основательно еще не аргументированы. Но точку зрения Н. М. Элиаш, думается, можно поддержать, хотя ее доказательство требует более тщательных исторических, этнографических и филологических разысканий на материале всего восточнославянского свадебного фольклора.
Итак, по своему содержанию свадебные лирические песни образуют два цикла: цикл песен, рассказывающий о трагической судьбе девушки, выходящей замуж, и цикл песен, повествующий о счастливой любви парня и девушки, образующих новую семью. Объектом изображения в лирических свадебных песнях являлся обряд, но главным, ради чего создавались эти песни, было обрядовое чувство — выражение эмоционального отношения к свадьбе как к факту действительности.
Но чем же в таком случае это чувство отличается от чувства, проявлявшегося, например, в лирических любовных и семейных песнях, изображавших трагическую любовь или тяжелую семейную жизнь? Обрядовый факт, обусловливавший появление той или другой свадебной песни, стоит в одном ряду с другими фактами действительности (необрядовыми), которые вызывали к жизни появление лирических любовных, семейных, рекрутских и т. д. песен. В связи с этим возникает и другой вопрос: какое место занимают свадебные лирические песни среди других жанров лирической песни, если рассматривать их в ряду именно лирических песен?
Свадебные лирические песни, при сравнении с другими лирическими песнями, имеют свой объект изображения, точно так же как имеют свой объект изображения лирические любовные и лирические семейные песни. Таким объектом изображения является в лирических свадебных песнях свадьба.
Тема свадьбы проходит через все свадебные песни. В песнях нашли свое отражение все основные моменты свадебного обряда, и это настолько очевидный факт, что доказывать его нет необходимости. Однако необходимо учитывать и определенную сложность объекта изображения свадебной песни: свадьба, с одной стороны, всегда была связана в быту с любовными отношениями, а с другой — с семейными.
Среди свадебных лирических песен, например, выделяются группы песен, которые по тематике можно отождествить с лирическими любовными (песни, рассказывающие об отношениях невесты и жениха до свадьбы) и с лирическими семейными (песни, повествующие об отношениях невесты и жениха после свадьбы). Действительно, и в том, и в другом случае возможен показ любовных и семейных отношений, их изображение в свадебных песнях своеобразно. Например, содержанием «предсвадебных» песен является не просто рассказ о любви, а о зарождающейся, ведущей к свадьбе, содержанием же «послесвадебных» песен является не вообще показ семейной жизни, а жизни молодых после свадьбы. Интересно сравнить, например, две песни — любовную и свадебную, рисующие, на первый взгляд, одинаковую ситуацию — встречу молодца и девушки. В любовной песне:

Через быструю речку лежит дубовая дощечка,
Что никто по этой дощечке, здесь никто по хаживал,
Что никто не хаживал, никого не важивал!
Перешел детинушка, перевел девчоночку:

— Сердце мое, сам я догадался, я кого верно люблю, Я кого верно люблю, я того платком дарю,
— Мой платок тонешенек, мой милый милешенек! — Не хочу платка носить, хочу так дружка любить!
Я платок назад отдавала, за платок дружка целовала.

В свадебной песне:

Перешел Данила-свет,
Перевел Настасыошку,
Перевемши, целовал,
Целовамши, миловал:

— Друг моя, Настасьюшка,
Ты меня состарела,
Ты меня состарела,
Без ума оставила!

Перевод через реку и платок-подарок — символы брака. Но как реализуются они в этих песнях? В первой песне парень дает девушке платок в знак того, что хочет на ней жениться. Казалось бы, девушка должна согласиться на это, но она не соглашается, не берет у милого дружка платок, а хочет «так его любить». Изображение любви, как можно убедиться, даже вытесняет из содержания песни понятие о браке и свадьбе. В свадебной же песне исход встречи решен по-другому. Непосредственно о любви в ней и речи нет, но песня исполнялась на свадьбе, и этим все сказано: Данила был женихом, Настасья—невестой; нет в песне и слов, в которых звучал бы отказ Настасьи от брака.
Таким образом, даже те свадебные песни, которые могут быть сближены по тематике с другими жанрами лирической песни, имеют довольно определенные особенности, отмечаемые и в других компонентах поэтического содержания.
Свадебная лирическая песня, как правило, рассказывает о каком-нибудь одном событии из ряда событий, которые должны произойти или уже произошли с женихом и невестой или с каждым из них в отдельности на свадьбе. Например, песня «Не трубонька ревит рано по утру» может говорить только об одном эпизоде из жизни невесты: о расплетании ее косы. Ни о пропиванье, ни о сватовстве, ни об отъезде на чужую сторону в этой песне не может быть речи (существуют другие песни об этих событиях).

Изображающееся событие в свадебной лирической песне обыкновенно рисуется как происходящее в одном и том же месте и в одно и то же время. В качестве примера можно привести песню «Не от ветру, не от вихорю», в которой изображается один из эпизодов свадебного обряда — сцена приезда жениха в дом невесты перед венцом:

Не от ветру, не от вихорю
Вереюшки пошатилися,
Воротечки растворилися —
Кони-те на двор заехали,
Удалые на широкий двор!.
Тут гость ступил во горенку,
Да князем во светлицу:
Полна горница столов стоит,
Полна светлица гостей сидит!
Тут Марьюшка испугалася,
Со бела лица переменилась,
Белы рученьки опустилися,
Резвы ноженьки подкосилися,
Из глаз слезы покатилися,
В устах речь помешалася,

Во слезах слово молвила,
Во слезах речь говорила:
— Вон идет погубитель мой.
Вон идет разоритель мой,
Вон идет расплетай-косу,
Вон идет потеряй-красу!
Тогда Павлушко слово молвил,
Свет Иванович речь говорил:

— Не я погубитель твой,
Не я разоритель твой,
Разоритель твой — родной брателко,
Разорительница — сношенька,
Расплетай-косу — свашенька,
Потеряй-красу —
подруженька!

Как видим, песня кончилась, так и не выйдя за пределы изображения единственного эпизода — сцены приезда жениха в дом невесты. В этом — одно да отличий свадебных лирических песен от эпических и лиро-эпических (баллад, например), которые обыкновенно многоэпизодны, и от лирических необрядовых, которые могут строиться и как многоэпизодные, и как одноэпизодные.
Свадебная лирическая песня имеет особенности также в изображении времени. Известно, что любое событие последовательно развивается во времени. Поэтому в былине, например, или в балладе эпизоды не могут располагаться так, чтобы один из них, более поздний по времени, предшествовал другому, ранее произошедшему. К этому можно добавить, что события в былине или балладе всегда изображаются непосредственно: не через воспоминания героя, не через воспроизведение им на словах того, что было и что есть, а как бы со стороны — объективно.
Свадебная лирическая песня с эпическими жанрами фольклора в этом отношении имеет и сходство и различие. Во-первых, изображение событий в свадебных лирических песнях строго объективизировано. Это дало основание В. П. Аникину выделить как один из жанровых признаков лирической свадебной песни то, что повествование в них «ведется в третьем лице единственного или множественного числа».
Во-вторых, изложение событий от третьего лица не позволяло лирическим свадебным песням нарушать временную последовательность их исполнения в обряде: песни, в которых рассказывается об отъезде невесты из родного дома в дом жениха, не могли исполняться, например, перед, песнями, в которых речь шла о рукобитье или о расплетании косы. Правда, объяснение этой особенности лирических свадебных песен иное, чем объяснение ее в эпических жанрах, где временная последовательность, линейность в развитии событий диктуется логикой развития самого сюжета. В лирических свадебных песнях это явление зависит от их взаимосвязи с обрядом: логика развития самого обряда и чувства, возбуждаемого им в певцах, объясняет строгую временную последовательность исполнения песен (отсюда и «циклизация»).
Повествование от третьего лица отличает свадебные лирические песни от необрядовых лирических, в которых изложение событий могло идти от первого лица, что позволяло исполнителям «нарушать» временную последовательность изложения событий, вызвавших переживание персонажа. Например:

— Уж вы гости мои, гостечки,
Вы гости мои дорогие,
Вы зачем-то, зачем, мои гостечки,
Ко мне поздно вечор приходили,
Да какую корысть-радость мне приносили!.
Мне самой-то, самой, хорошенькой бабочке,
Мне малым-мало ночкой спалось,
Как и нынешнюю ночь —
Всю я ноченьку не спала,
На правой-то руке ясного сокола
Всю ноченьку я проносила!.
Вот как и мой-то милой,
Мой разлюбезный дружок,
Он убитый лежит,
Его буйная головушка,
Прочь отрубленная,
В стороне лежит,
Сквозь его ретивое сердечушко
Не лютая змея проползла —
Проползла-то сквозь его сердечушко
Пуля свинцовая!

В этой песне повествование от первого лица позволило исполнителю рассказать о трех событиях в совершенно другом порядке, чем они развивались в действительности: сначала, вероятно, постигло несчастье милого — он погиб от вражеской пули; затем это трагическое событие почувствовала его милая, которая от тревоги не могла заснуть, а потом только пришли гости, принесшие ей нерадостную весть. Подобное нарушение временной последовательности не характерно для свадебных лирических песен.
Так как свадебные лирические песни одноэпизодны, то в изображении времени они отличаются еще одной чертой — но уже и от эпических и от лирических необрядовых жанров вместе. Для каждого эпизода былины, например, или лирической необрядовой песни характерно свое пространство и свое время. Характеризуя же в целом много-эпизодные жанры фольклора, мы должны признать, что время в них прерывается. Например, в лирической необрядовой песне:

— О чем, милая моя, тоскуешь,
Ну что сделалось, душа, с тобой?
— Приложи-ка праву руку,
Милый друг, к груди моей!
Ты почувствуй, друг любезный,
Как мое сердечко бьется!

Это — первый эпизод, в котором песня рассказывает о встрече любящих друг друга парня и девушки и о нерадостных предчувствиях любимой. Затем идет монолог девушки:

— Пойду к берегу крутому
Следов милого искать! —
Не нашла следов милого,

Залилась горьким слезам,
Собралась бы, улетела
Жить на родину домой!

Ясно, что в этой песне между диалогом влюбленных и монологом покинутой девушки прошло определенное время, в течение которого с милым что-то произошло. Но это время образует в песне «провал», пустоту, тем самым разъединяя время первого эпизода (диалог влюбленных) и время второго (монолог девушки). Такое явление для свадебных лирических песен не характерно, ибо, рассказывая об одном событии, они ведут о нем повествование, не прерывая его во времени. Например:

Со угор, со угор ветры тянут,
Со терем, со терем свекор смотрит,
Сам про себя разговаривает: —
Хороша была Анна девицею,
Лучше, краше того — молодицею!

Песня рассказывает о красоте невесты, приводящей в восхищение ее свекра; во времени этот свадебный эпизод не прерывается.
Таковы особенности поэтического содержания свадебных лирических песен. Как мы видели, будучи лирическими, они имеют определенное сходство с другими жанрами народной лирики, но, будучи свадебными, отличаются от них. Естественно, лирические свадебные песни не имеют ничего общего с корильными свадебными песнями, хотя в определенной мере и соприкасаются с величальными (общий эмоциональный настрой лирических песен, в которых свадьба изображается как праздник для новобрачных, соответствует мажорному тону величальных песен). То же можно наблюдать и при анализе их художественной формы.

фольклор устный вариативность импровизация

Русская свадьба сохранила следы ранних исторических периодов с их брачными отношениями. Наиболее архаичны отзвуки домоногамных (групповых) форм брака, восходящие к матриархату. По своему исконному смыслу обряд является женской инициацией, посвящением девушки-невесты в группу матерей. Древний коллективный характер таких посвящений отражен в девйшнике. В доме невесты пели песни, в которых приезд жениха изображался как ветер, буря, сам же он назывался разорителем и погубителем. Все это следы брака-умыкания, то есть такого, в котором невесту похищали (сначала насильственно, а позже по взаимному уговору).Следующая форма брака - "купля-продажа", существовавшая, по-видимому, у полян. Жених должен был платить за невесту вено, аналогичное известному у мусульман калыму. В русской свадебной игре разыгрывались сценки выкупа места рядом с невестой, ее косы (или ее самой, что было равнозначно), приданого. Выкуп был небольшой, почти символический: подарками, угощением, мелкими деньгами. Иногда следовало отгадать загадки ("Кто краснее солнышка, кто светлее светла месяца?"). Один из предсвадебных ритуалов назывался рукобитье: сваты и отец невесты "били по рукам", как бы заключая торговую сделку ("У вас товар, у нас купец"). Впоследствии вено было заменено приданым. Приданое начинали собирать от рождения. Говорилось: "Дочку в колыбельку - приданое в коробейку". Его складывали в короб, скрыню, сундук. Невеста с хорошим приданым называлась приданница, с плохим - бесприданница. "Бери бесприданну, но таланну" (талан - счастливая судьба человека). Каравай - это ритуальный, особо изготовлявшийся хлеб, которым встречали молодых от венца. Каравай украшали платками, красными лентами, калиной.

Традиционный свадебный обряд - не только семейный праздник, но и сакральное явление с его религиозно-магической стороной, и юридически-бытовой акт. Непременно устраивалось коллективное застолье - пир на весь мир (красный стол, княжий стол).

Свадьба - сложная драматическая игра, состоявшая из нескольких актов и длившаяся обычно от 3 до 10 дней. В числе свадебных чинов были: рожники - родственники невесты; дружина, бояре - спутники жениха; боярки, подневестницы - спутницы невесты; подголосницы - поющие девушки.

Основной поэтический жанр южнорусской свадьбы - песни. У русских обряд этого типа локален (донской, кубанский).

Севернорусская свадьба драматична, поэтому ее основной жанр - причитания. Они исполнялись на протяжении всего обряда. Обязательной была баня, которой завершался девишник. Севернорусскую свадьбу играли в Поморье, в Архангельской, Олонецкой, Петербургской, Вятской, Новгородской, Псковской, Пермской губерниях.

Универсальным оберегом был пояс - часть одежды, принимающая форму круга. Считалось, что подпоясанного "бес боится", поэтому венчаться шли в поясе. Магические свойства пояса скрепляли союз молодых: им обвязывали жениха и невесту, узел с приданым, свадебный пирог.

Инициация включала в себя обряды с волосами, изменение прически: расплетание косы, продажа косы, окручивание. Этот древний обычай был связан с верой в магическую силу волос.

Русская девушка носила одну косу. Ее расплетали на девишнике и обычно уже не заплетали до венца. Невеста дарила подругам свои косныки - ленты для косы. Ритуал продажи косы был реминисценцией купли самой невесты. "Возьми косу вместе с головой", - говорила ее мать жениху. Продавал косу младший холостой брат невесты или другой родственник-мальчик, называвшийся подкосник. Окручивание - один из кульминационных элементов обряда, происходивший сразу после венчания (в церковной сторожке, трапезной или, по приезде, в доме мужа). Невесте делали женскую прическу (две косы, обвитые вокруг головы) и подбирали волосы под женский головной убор (кокошник, кичку с сорокой, повойник, сборник). В отличие от девушки, женщина всегда должна была ходить с покрытой головой. По этому поводу сложена пословица: "Немного попето, да навек надето".

Поэзия свадьбы обладала глубоким психологизмом, изображала чувства жениха и невесты, их развитие на протяжении обряда. Особенно сложной в психологическом отношении была роль невесты, поэтому фольклор нарисовал богатую палитру ее эмоциональных состояний. Первая половина свадебного обряда, пока невеста еще находилась в родительском доме, была наполнена драматизмом, сопровождалась печальными, элегическими произведениями. На пиру (в доме жениха) эмоциональная тональность резко менялась: в фольклоре преобладала идеализация участников застолья, искрилось веселье. Для свадьбы севернорусского типа основным фольклорным жанром были причитания. Они выражали только одно чувство - печаль.

Свадебные песни - самый значительный, наиболее сохранившийся цикл семейной обрядовой поэзии. Сватовство велось в условной поэтически-иносказательной манере. Сваты называли себя рыбаками, охотниками, невесту - белорыбицей, куницей. Во время сватовства подруги невесты уже могли исполнять песни: ритуальные") и лирические, в которых начинала разрабатываться тема утраты девушкой ее воли ("Хвалилася калина..."). В песнях появляются парные образы-символы из мира природы, например калинушка и соловей ("На горе-то калина Во кругу стояла..."). Разрабатывается мотив попранной девичьей воли (невеста изображается через символы расклеванной ягодки, выловленной рыбицы, подстреленной куны.

В песнях девишника появлялись монологические формы от лица невесты. Она прощалась с вольной волюшкой и отчим домом, укоряла родителей за то, что отдают ее замуж. Размышляя о своей будущей жизни, невеста представляла себя белой лебедью, попавшей в стадо серых гусей, которые ее щиплют. Мать или замужняя сестра учила невесту, как вести себя в новой семье:

"Ты носи платье, не изнашивай,

Ты терпи горе, не сказывай".

В песнях часто встречается сюжет перехода или перевоза невесты через водную преграду, связанный с древним осмыслением свадьбы как инициации. Кульминацией всего свадебного ритуала был день свадьбы, в который происходило заключение брака и величание молодой семьи.

Утром невеста будила подруг песней, в которой сообщала о своем нехорошем сне: к ней подкралась проклята бабья жисть. Во время одевания невесты и ожидания свадебного поезда жениха пели лирические песни, выражавшие крайнюю степень ее горестных переживаний, Глубоким лиризмом были наполнены и ритуальные песни, в них замужество изображалось как неотвратимое событие. Но вот свадебный поезд приехал. Гости в доме - словно ураган, сметающий все на своем пути. Это изображается посредством гипербол: подломили залу новую, растопили пару золоту. В это время разыгрывались сценки, в основе которых лежал выкуп невесты или ее двойника - девьей красоты. Их исполнению способствовали свадебные приговоры, имевшие ритуальный характер. У приговоров были и другие функции: они идеализировали всю обстановку и участников свадьбы, юмористически разряжали сложную психологическую ситуацию, связанную с отъездом невесты из родительского дома.

Приговоры - это рифмованные или ритмизованные поэтические произведения. В Костромской области после приезда свадебного поезда разыгрывалась сцена выноса елочки - девьей красоты, что сопровождалось большим приговором. Елочку выносила одна из подруг невесты, она же произносила приговор. В построении приговора присутствовала импровизация. Затем произносилось приветствие поезжанам. Их идеализация могла получить эпическое развитие: они ехали за невестой чистыми полями, зелеными лугами, темными лесами... Трудный путь женихова поезда передавали гиперболы. Гиперболы использовались и в другой эпической части - в рассказе о том, как девушки добывали и украшали елочку.

Елочка была главной героиней. Далее совершался обход присутствующих и требование платы за елочку. Начинали с жениха, затем обращались к дружкам, свахам, сродничкам. Способы, которыми побуждали "одаривать". Каждый одаривающий гасил свечку. Когда все свечи были погашены, девушка, произносившая приговор, обращалась к невесте. Она говорила о неизбежном расставании с красотой и об утрате невестой навеки ее девичества. Елочку выносили из избы, невеста плакала. Через всю игровую ситуацию красной нитью проходила психологическая параллель между елочкой-девьей красотой и невестой. Приговоры композиционно состояли из монолога, однако обращения к участникам ритуала приводили к возникновению диалогических форм и придавали приговорам характер драматического представления.

Самым торжественным моментом свадьбы был пир (княжий стол). Здесь пели только веселые песни, плясали. Яркое художественное развитие имел ритуал величания. Величальные песни пели новобрачным, свадебным чинам и всем гостям, за это йгриц (певиц) одаривали конфетами, пряниками, деньгами. Скупым исполняли пародийное величание - песни корильные, которые могли спеть и просто для смеха. Величальные песни можно сравнить с гимнами, им свойственна торжественная интонация, высокая лексика. Цель корильных песен - создание карикатуры. Их основной художественный прием - гротеск. У жениха на горбу-то роща выросла, в голове-то мышь гнездо свила; у свахи спина-то - лавица, ж... - хлебница, брюшина - болотина;

Портреты корильных песен сатиричны, в них утрируется безобразное. Этому служит сниженная лексика. Корильные песни достигали не только юмористической цели, но и высмеивали пьянство, жадность, глупость, лень,

Во всех произведениях свадебного фольклора использовалось обилие художественных средств: эпитеты, сравнения, символы, гиперболы, повторы, слова в ласковой форме (с уменьшительными суффиксами), синонимы, иносказания, обращения, восклицания и проч. Свадебный фольклор утверждал идеальный, возвышенный мир, живущий по законам добра и красоты.